Французская писательница и профессор философии Мюриель Барбери стала популярна сразу после выхода своей первой книги «Лакомство». Второй ее роман, «Элегантность ёжика», получил множество престижных литературных премий. Он был экранизирован в 2009 году. Сейчас Мюриель оставила преподавательскую деятельность и постоянно живет в Японии, к культуре которой питает особую любовь. Предлагаю вам 17 самых ярких цитат из её бестселлера «Элегантность ёжика».

1. Чай — напиток не простой. Когда чаепитие становится ритуалом, оно развивает умение видеть великое в мелочах. … Чаепитие, в ходе которого воспроизводятся одни и те же жесты, один и тот же вкус, оттачиваются до высшей подлинности, простоты и тонкости чувства, … обладает редким достоинством: вносить в наше абсурдное существование частицу спокойной гармонии. Да, мир движется к опустошению, сердце тихо плачет — оплакивает красоту, кругом царит ничтожность. Так выпьем же чашечку чая. Тишина, только ветер шумит за окном, шелестят и срываются с веток осенние листья, да спит, разнежившись в тепле и свете, кот. И каждом глотке — квинтэссенция времени.

2. Камелия на храмовом мху, сизые горы в Киото, синяя фарфоровая чашка — цветение чистейшей красоты в гуще преходящих страстей, не к этому ли все стремятся? Но мы, люди западной цивилизации, не умеем достичь желаемого. Созерцания вечности в самом потоке жизни.

3. За милости судьбы надо платить. Те, к кому жизнь благосклонна, просто обязаны стоять на страже прекрасного. … На элиту, людей, избавленных от тяжкого труда, удела бедняков, возложена двойная миссия: чтить и хранить красоту языка. Долг богачей — служить красоте.

4. Так бывает в самые счастливые минуты нашей жизни. Когда, сорвавшись с привязи сознания и намерений, мы отдаёмся на волю внутренней стихии, видим собственные действия так, словно это действуем не мы, и в то же время получаем удовольствие от их непроизвольного совершенства. С чего бы, скажем, затеяла я всю эту писанину…? Когда строчки-ряды ложатся самопроизвольно, когда я удивительным образом, будто со стороны, наблюдаю за рождением на бумаге фраз, к которым непричастно мое сознание и которые, записываясь вот так, без моего участия, открывают мне то, чего я не знала, выявляют неведомые мне самой желания, — эти безболезненные роды, нечаянные откровения наполняют меня счастливым чувством, и я без всякого труда, ничего не полагая наперёд и не переставая радостно, от всей души удивляться, отдаюсь приходи собственного пера. И тогда, оставаясь в здравом уме и твёрдой памяти, я достигаю граничащего с экстазом самозабвения и погружаюсь в блаженное, безмятежное состояние.

5. Когда шагаем мы, европейцы, то, в соответствии с духом своей культуры, стараемся придать движению — непрерывному, иного мы не признаем! — то, в чем полагаем сущность самой жизни: упорную целеустремленность, равномерность и постоянство, иначе говоря, напористость, которой все берётся. Наш идеал в этом смысле — бегущий гепард; слаженные, плавные, неотделимые друг от друга взмахи; бег крупного хищника видится нам долгим, единым движением, символом полного жизненного совершенства. Однако, глядя, как японки семенящими шажками дробят естественную ширь и мощь движения, мы почему-то испытываем не боль, которую обычно причиняет вид оскорбленной природы, а невыразимое блаженство, как будто из разрывов выплескивается наслаждение, а из крупиц рождается красота. В этом нарушении устойчивого ритма, в обратном векторе, в притягательной силе отрицания заключён код искусства.

6. Искусство — это та же жизнь, но только в изменённом ритме.

7. Обычно по утрам я стараюсь урвать немножко времени, чтобы послушать музыку у себя в комнате. … Поставить музыку с утра — совсем не каприз. Она задаёт мне тон на весь день. Это очень просто, но не сразу объяснишь: я думаю, мы можем выбирать себе настроение, потому что в нашем сознании много слоёв и есть способ добраться до любого. Например, чтобы расслабиться, я выбираю что-нибудь такое, что нагоняет отрешенность, как будто меня ничто не касается и я на все смотрю, как в кино, — включается пласт «безучастного» сознания. Обычно для этого подходит джаз или Dire Straits … .

8. Послушать её (учительницу французского) — так можно подумать, что тексты для того и пишутся, чтобы давать по ним характеристику героев, повествователя, выделять особенности сюжета, употребления времён и т.д. Ей небось и в голову не приходит, что в первую очередь их писали для того, чтобы люди их читали и испытывали какие-то чувства. Представьте себе, она никогда, ни единого раза не спросила: «Как вам понравился этот отрывок или эта книга?» А ведь это единственный вопрос, ради которого имеет смысл изучать композицию, стиль и все прочее.

9. На мой взгляд, грамматика являет красоту языка. Конечно, оценить красивый слог мы можем и просто так, когда говорим, читаем или пишем. Почувствовать удачный оборот или выразительную фразу. Но, изучая грамматику, мы постигаем другое измерение красоты. Изучать грамматику значит препарировать язык, разбираться, как он устроен, видеть его, так сказать, обнаженным. Вот тогда начинаешь восхищаться: «До чего же все стройно, до чего же здорово!» … Мне кажется, нет ничего прекраснее основополагающего принципа языкознания: вычленения существительных и глаголов. В этой паре содержится ядро любого высказывания. Существительные и глаголы! Великолепно!

10. Есть, конечно, легкие пути, хоть я их не люблю. У меня нет детей, я не смотрю телевизор и не верю в Бога, значит, мне заказаны те дорожки, на которые люди охотно сворачивают для облегчения жизни. Дети помогают отсрочить тягостное время, когда приходится остаться один на один с самим собой, а внуки ещё больше оттягивают этот срок. Телевидение отвлекает от изнурительной необходимости строить какие-то планы на зыбкой основе нашего ничтожного опыта; оно морочит нас яркими картинками и тем самым позволяет увильнуть от мыслительной работы. Ну а Бог усыпляет животный страх перед неотвратимостью того, что когда-нибудь всем нашим удовольствиям придёт конец. Поэтому, не имея ни будущего, ни потомства и ни пикселя болеутоляющего, чтобы притупить сознание вселенского абсурда, твёрдо зная, что впереди конец и пустота, я имею полное право сказать, что лёгких путей не ищу.

11. Искусство облекает в форму и делает видимыми наши эмоции, тем самым налагая на них печать вечности.

12. За рамками картины — суета и скука повседневности, непрерывное, изнурительное и бессмысленное мельтешение самых разных устремлений, внутри же неё — полнота мгновения, которое выхвачено из времени, пожираемого человеческой алчностью. … Мы же смотрим на картину и получаем, не прилагая никаких усилий, наслаждение от схваченной на лету красоты вещей, испытываем радость без вожделения, созерцаем то, что возникло помимо нашей воли, восторгаемся тем, чего нам не пришлось желать. И поскольку этот натюрморт являет собой красоту, которая насыщает наше желание, но порождена желанием другого человека, доставляет нам удовольствие, которое не входило в наши намерения, дарована нам, хотя и не потребовала от нас напряжения воли, он воплощает в себе квинтэссенцию искусства, причастность к вечности. В немой, неподвижной сцене, где нет ничего живого, воплощено время, свободное от замыслов, совершенство, не скованное никакими сроками и не разъедаемое алчностью, наслаждение без желания, жизнь без начала и конца, красота без усилий. Ибо искусство — это эмоция без желания.

13. Может, жить значит подхватывать на лету умирающие мгновения?

14. Покою, безмятежности, самодостаточности, которые даёт одиночество, никогда не сравниться с вольготным счастьем и свободой каждого движения и слова, которые разделяешь с кем-то.

15. Но мне вдруг показалось, что я нашла своё призвание. Подумала, что вылечусь, если буду помогать другим, тем, кого ещё можно вылечить, кого можно ещё спасти, вместо того чтобы умирать, оттого что не могу вернуть к жизни обреченных. Что же, стать врачом? Или писателем? Ведь между ними есть что-то общее?

16. Столько людей, столько миров, все чего-то ищут… Как мы можем быть такими одинаковыми и жить каждый в своей вселенной?

17. День за днём все тягостно и безнадёжно, но вдруг просияет что-то прекрасное, и на мгновение время станет другим. Как будто звуки музыки взяли в скобки, обособили кусочек времени и превратили его в частицу иного мира посреди нашего обычного, частицу «всегда» в «никогда». Отныне я буду искать частицы «всегда» в «никогда». Искать красоту в этом мире.